Фoтo: AГН «Мoсквa».
Ктo чaщe стaнoвится шкoльным «aгрeссoрoм», a ктo eгo жeртвoй, рaзбирaлись исслeдoвaтeли Лaбoрaтoрии профилактики асоциального поведения Института образования Высшей школы экономики, и своими выводами они поделились с «МК».
Научный сотрудник Лаборатории Мария НОВИКОВА:
— Первый школьный эпизод беспорядочной стрельбы, когда школьники были намеренно выбраны целью – 1979 год, Сан-Диего, Калифорния. И это единственный случай в мире, когда преступником была 16-летняя девушка. Она не назвала мотивов, лишь сказала: «Я просто очень не люблю понедельники». В целом же обычно нападают мужчины (мальчики, юноши), практически все незадолго до того, как устроили разборку в школе, пережили какой-то серьезный жизненный стресс, утрату в рамках школы или семьи. Почти 80% страдали от суицидальных мыслей или осуществляли попытки суицида. Почти всегда они действуют в одиночку. Причем у многих в семье ситуация, когда более сильный подавляет более слабого. Жертвы же чаще всего — дети в ситуации гиперопеки, девочки, мамы которых излишне холодны и отдалены, и мальчики, которых воспитывают чересчур чувствительными.
Нам было интересно, сколько у нас жертв, нападающих и свидетелей и как это связано с семейным положением ребенка, а также со школьным климатом. И вот, что показало исследование. Первое, что важно – распространенность. Ни разу не чувствовали себя в роли жертвы за последний месяц в школе только 33% опрошенных. Ни разу не выступали инициаторами буллинга, то есть травли – 41%. 35% подростков сказали, что ни разу не были свидетелями того, как кого-то из учеников травят. Чаще всего подобные вещи происходят 2-3 раза в месяц, причем, дети прибегают к так называемым словесным воздействиям друг на друга: обзывательства, насмешки, комментарии, угрозы. Кибербуллинг у нас как травля в пространстве интернета и с использованием всяких современных гаджетов оказался распространенным гораздо меньше, чем мы ожидали: только половина учеников была в него вовлечена. Однако в этом исследовании не участвовали школьники из Москвы и Санкт-Петербурга, а есть подозрение, что там показатели кибербуллинга будут выше.
Мальчики чаще выступают и инициаторами физической травли, и жертвами ее, а девочки — свидетелями. В целом, человек, который с большей вероятностью окажется жертвой, выглядит так. Это ребенок из семьи, где работает только мать, у обоих родителей нет высшего образования, низкий уровень дохода. Есть и связь с успеваемостью: жертвы травли хуже успевают по математике и русскому языку. Так что, в среднем у двоечника больше шансов оказаться в числе тех, кого травят, нежели у отличника. А это значит, что сделан заметный шаг от маргинализации отличников, которых раньше травили тоже очень активно.
Буллинг отличников также важный показатель школьного климата: школа, в которой их травят, обычно хорошим климатом не отличается. Ощущение безопасности ученика внутри школы, отношение учителей и общего школьного климата как единства системы правил, которым все следуют и с одинаковыми последствиями, вообще сильно взаимосвязаны. Чем чаще ребенок подвергается травле, тем ниже он оценивает безопасность в школе, и тем хуже он оценивает как отношения учителя к ученикам, так и школьный климат в целом. Если же говорить о тех, кто инициирует травлю, так называемых «булли», то отличие здесь только в том, что они себя чувствуют в безопасности, в отличие от жертв.
Есть и другая проблема — неготовность педагога к борьбе со школьной агрессией, подчеркнул руководитель Лаборатории , академик РАО Артур РЕАН:
— Вспоминаю из своей практики: много лет назад группа психологов, где я был руководителем, пришла в учреждение начального профтехобразования, чтобы помочь педагогам в профилактике асоциального поведения. Мы попросили назвать учащихся, которые еще не попали на учет в инспекцию по делам несовершеннолетних, но, с точки зрения педагогов, могли там оказаться, чтобы провести их психодиагностику, а после разработать вместе с педагогами практические рекомендации. Нам дали группу таких ребят. И, проведя исследование, никаких таких глубоких личностных нарушений или нарушений мотивационно-ценностной сферы, которые являются факторами риска и асоциального поведения, мы не обнаружили. Объединяло их одно: это были ребята с высокой активностью, непоседы, которым трудно быть спокойными, незаметными, мышками. Иначе говоря, в потенциальные правонарушители были зачислены те, кто мешает нормально вести урок, что вовсе не так безобидно, как может показаться. На самом деле, навешивание ярлыка, что ты по кривой дорожке пойдешь, по тебе что-то там плачет и т. д. опасно: потом это предсказание может самореализоваться.
Еще один случай: в профессиональном колледже случается трагедия, мальчик, которому трех дней не хватает до 18 лет, совершает двойное убийство, супружескую пару, мужа и жену, незнакомых ему людей. Я знакомился с его историей, и педагог, ответственный за воспитание, сказала: мы от него этого не ожидали никогда! Всегда сидит на последней парте, тихо, не мешает вести урок, от учителей жалоб не поступало. Вот это — «Главное — не мешал вести урок!» — доказывает: нам остро необходимы программы дополнительного профобразования, повышения квалификации, переподготовки педагогических кадров и собственно психологов, специфически настроенные на работу с ребятами группы риска, или – уже относящихся к группе с асоциальным поведением!
